В когтях тигра - Страница 45

«Хотя… – В душу закрались определенные сомнения. – Рубашка – это все же очень интимная вещь». Я закрыла глаза и перенеслась во вчерашний вечер, все еще чувствуя обжигающие руки на своей талии, – это было умопомрачительно. Накануне мы самозабвенно танцевали, а сегодня я в его рубашке пью кофе на его кухне. Если кто узнает, точно ни за что не поверит, что между этими двумя событиями не было ровным счетом ничего. Я сама до конца в это не верила.

Воспользовалась кофемашиной и получила чашку отменного напитка, с которым уселась на подоконник, вдыхая бодрящий аромат и все больше погружаясь в мечты. Думать о плохом совсем не хотелось, я верила Ком Хену и знала – тут я в безопасности. В этой квартире все слишком сильно напоминало о нем, думать о чем-то другом просто не получалось.

На подоконнике я сидела довольно долго. Голые ноги начали замерзать, а остатки кофе в кружке совсем остыли, но вставать не хотелось. Я смотрела на улицу и грустила от того, что окна квартиры выходят не на парковку, а на другую сторону, и значит, не получится увидеть Ком Хена, когда он вернется.

Время, казалось, застыло на месте, и я невольно начала думать о плохом. Да, мне здесь, в тихой и уютной квартире, наверное, ничего не угрожает. А вот самому Ком Хену? Он ведь собирался встретиться с моими обидчиками? При воспоминаниях о вчерашнем дне кровь леденела в жилах, а руки начинали мелко дрожать. Я боялась. Только сейчас не за себя, а за Ком Хена. Знала, он не отдаст пинё. Ли-сонсенним доказал, что умеет за себя постоять, но противников больше! Мысли не давали покоя.

И время. Оно растягивалось, как подтаявшая на солнце жвачка. По моим ощущениям, Ком Хен должен был бы уже вернуться. Серая хмарь за окном сгущалась и грозила превратиться в ранние ноябрьские сумерки.

Часы на стене в кухне гулко отсчитывали минуты, заставляя с каждым ударом нервничать сильнее. Когда я услышала звук ключа, поворачивающегося в замке, не удержалась, ласточкой слетела с подоконника и кинулась к двери, даже забыла, что мой вид нельзя назвать приличным, и следовало бы бежать в комнату и спешно переодеваться, а не кидаться навстречу вернувшемуся Ком Хену.

Сердце подпрыгивало в груди, а к губам прилипла глупая улыбка. Оказывается, я действительно переживала и, о ужас, успела соскучиться. Ком Хен принес с собой запах осени, холод и вечную отчужденность. Я, сначала такая радостная, отпрянула, наткнувшись на колючий взгляд.

– Здрасте, – пролепетала и полы рубашки натянула ниже. – А я вот тут… рубашку взяла… – голос прозвучал едва слышно.

– Вижу… – Ком Хен смотрел словно сквозь меня, и я подумала, что, наверное, он совсем не рад меня видеть, а я без спроса влезла в его одежду и вообще стою босиком и растрепанная. Неприлично.

– Простите. – Я начала оправдываться, наблюдая за тем, как он снимает куртку и разувается. – Конечно, я не должна была брать без спроса. А еще чашку за собой не помыла… – окончательно стушевавшись, бросила я широкой спине в светло-сером тонком джемпере.

Сейчас он выглядел как Ли-сонсенним, которого я знала. Вчерашний вечер казался сном, и чувство неловкости только усилилось.

– Все в порядке, Лика, – тихо произнес он и даже попытался улыбнуться, но вместо этого вышла кривая ухмылка. Но он назвал меня Лика, а не Анжелика, и от этого сердцу стало теплее.

– А хотите, кофе сделаю? – осмелев, спросила я.

– У меня кофемашина. – На сей раз улыбка получилась совсем искренняя. – Она все делает сама. А вы лучше оденьтесь. У меня к вам будет серьезный разговор.

– Ой! Простите, – пискнула я и стремглав бросилась к комнате, на ходу вспоминая, что не успела спросить про пинё и корейцев. Впрочем, может быть, серьезный разговор как раз и будет о них?

Когда выходила из комнаты, щеки пылали. Не отпускало ощущение, что я снова опозорилась. К тому же я так и не сняла рубашку Ком Хена, так как топик с открытой спиной, уместный в клубе, сейчас смотрелся значительно откровеннее, нежели рубашка, застегнутая на все пуговицы и доходящая до середины бедра. Я надела только узкие джинсы и наспех пригладила перед зеркалом волосы.

Там же заметила, что так и не смыла макияж и он некрасиво размазался. Я любила хорошую тушь, которая не текла и не осыпалась на щеки через пару часов, но даже ей оказалось не под силу пережить длинную ночь и утренний сон.

Выругавшись, кинулась в ванную и минут десять пыталась смыть косметику мужским гелем для умывания. Слава богу, Ком Хен не относился к тем мужчинам, у которых из всех средств гигиены есть только мыло «Тик-так». Но даже с гелем пришлось помучиться, так как накрасилась я вчера щедро, а вечерняя раскраска лучше всего снимается специальным молочком. И почему я его не захватила из дома?

В результате черные разводы все же получилось отмыть, но кожа вокруг глаз покраснела, и я снова стала страшной. Было обидно до слез, но делать нечего. Пришлось показываться Ком Хену в таком виде.

Он сидел на кухне и пил кофе, аромат которого распространился по помещению. Я с наслаждением вдохнула и зажмурилась, жалея, что вторая чашка умопомрачительно пахнущего напитка в меня ни за что не влезет.

Ком Хен повернулся, услышав, что я иду. На его лице застыла привычная маска безразличия. Лишь глаза блеснули, когда он скользнул по мне равнодушным взглядом, задержавшись на своей рубашке. «Вот черт!» – мысленно выругалась я. Как бы ни было страшно, пора и честь знать. Нужно ехать домой. Убираться и переодеваться. Нечего испытывать гостеприимство. Оно и так, похоже, на исходе.